Первое русскоязычное и наипрекраснейшее сообщество "The Mighty Boosh".
Подкустовые правила1. Не соблюдающие правила увидят спину Набу. И наши спины тоже.
2. Не ругайтесь. К тем, кто ссорится, приходят Обезьяна Смерти и злобные модераторы (которые круче главы шаманов, и обладают Волшебным Баном).
3. Всё, что слишком много весит - идёт под кат. Большие картинки загораживают Тони Харрисону вид.
4. Не тащите сюда чужое без спросу, и не тащите отсюда. Для выложенного фанарта, видео, аватарок и прочих интересностей необходимо указывать источник информации - иначе не получите фляжку воды из Источника Молодости.
5. Не устраивайте хаоса в Канцелярной Деревне - ставьте тэги к записям.
6. Любите Винса, Говарда и остальных обитателей могучих кустов. Посты и комментарии заставляют полную Луну появляться чаще.
Могучим кустам - обязательный к просмотру фильм Плетеный человек / The Wicker Man (1973), отсылки к которому есть в разных сериях "Майти Буш". Сколько серий узнаете вы? Пишите в комментариях.
О моя чудесная, моя изумительная катастрофа...(с)// Это мой первый визит в Галактику Ужаса. И пусть он останется приятным(с)// Хорёк-параноик в фиолетовом плаще(почти(с))
Название: День, когда исчезла магия: Наоборотная сказка для усталых взрослых Оригинал: Vituperative_cupcakes, The Day the Magic Left: A Reverse-Fairytale for Tired Grownups, разрешение было честно запрошено Персонажи: Говард/Винс Жанр: АУ Рейтинг: PG Количество слов в оригинале: 1518 Cаммари: Однажды утром, когда Говард Мун проснулся, магия исчезла. Теперь им нужно научиться жить с этим. От переводчика: было переведено в подарок для Elvira-aja:3
читать дальшеОднажды настал день, когда магия иссякла. Когда вместо Говарда Муна в тусклой спальне проснулся скучный старый Говард Моррингтон. Он перевернулся на бок и закашлял. — О, чёрт. Винс. В тот день они осознали, что цвета, которые их окружали раньше, были слишком яркими; в тот день Говард открыл дверь в комнату Винса и увидел, что он сидит посреди кучи невзрачных нарядов. В тот день, когда их взгляды встретились, они поняли, что ничего не будет по-прежнему. — Пойду поставлю чайник, — ровным тоном заявил Говард. В тот день Говард увидел, что на самом деле представляла из себя их квартира — скромное жилище, где царил созданный усилиями двух холостяков бардак, и куда не ступила бы нога ни одной женщины, независимо от её степени опьянения. В тот день Набу вошёл в кухню, и Говард увидел, что их арендодатель не могущественный волшебник, а младший брат Винса, Нил, который, несмотря на свою карьеру дилера, на много световых лет опережал Винса в амбициях. В тот день он, заговорив, произнёс слова, от которых у Говарда скрутило желудок и пропал аппетит. Винс пришёл завтракать закутавшись в стёганое одеяло, так и не выбрав ничего из одежды. Он выглядел не как нестареющий прекрасный андрогин, а как ещё довольно привлекательный мужчина средних лет. Осознав это, Говард вспомнил, что ему самому пошёл только пятый десяток — но внезапно почувствовал себя куда старше. — Ты в порядке, Говард? — спросил Винс. И Говарду хотелось, больше, чем чего-либо, быть в порядке. Но вместо этого он открыл рот и разрушил иллюзию того, что хоть что-то могло бы остаться прежним. Нил нанялся сопровождать какую-то группу в качестве личного поставщика психоделиков. Болло (Брайан. Да и как он мог бы быть обезьяной?) отправлялся с ним. С этого момента, само собой, Нил переставал заботиться об их квартире. — Значит, так тому и быть, — сказал Винс и откусил половину лепёшки. Привыкать к реальной жизни было всё равно что приходить в себя после тяжелейшего героинового трипа. Животные не разговаривали. Музыка не звучала отовсюду в подходящие моменты. Они, за неимением более подходящего и безнадёжного выражения, вернулись с небес на землю. Говарду приходилось напоминать себе, что его не ждут за каждым углом очередные шуточки от вселенной. Нет, всё было даже хуже: никто вообще не удостаивал его взглядом. Винс Нараян также страдал. Прогулка по клубам в его уже-не-слишком-прекрасных-чтобы-считаться-нелепыми нарядах нанесла большой урон его эго: все девушки теперь были уверены, что он просто непередаваемо голубой. Говард и Винс воссоединились за скудным завтраком, разделив на двоих последнюю чашку чая. — Наша заначка скоро кончится, — размышлял вслух Говард, — и я понятия не имею, чем мы будем заниматься. — Значит, с группой покончено? — спросил Винс. Они болезненно рассмеялись. Наутро после того, как Нил уехал, Говард взял в руки гитару и обнаружил то, что всегда было правдой: он не мультиинструменталист. Он вообще не мог играть ни на одном инструменте. Он не смог бы сыграть даже на нарезке для яиц. — Думаю, надо искать работу, — вздохнул Говард. Винс с хмурым видом разломил ломоть хлеба надвое и протянул Говарду, который намазал его тонким слоем маргарина. Общая великолепность, как выяснилось, ценилась на рынке вакансий куда ниже настоящего опыта. Даже когда Говард, вытурив Винса под предлогом телефонного разговора с матерью, умолял о рабочих местах в «Mark’s and Spark’s», он ничего не добился. Винса он нашёл на скамейке в парке — тот сидел, сгорбившись, одетый в чёрное, как уголь, пальто, что ничуть не спасало от холода. Помедлив мгновение, Говард притянул Винса к себе. — Пойдём, коротышка, — сказал он. Говард один за другим заложил все свои инструменты. Винс прошёл с набитыми одеждой пакетами по бутикам, поднимая везде такую шумиху, что ему возвращали деньги даже без чеков, лишь с условием, что он никогда больше не вернётся. Когда он предъявил Говарду полученную кучу денег, у того слегка увлажнились глаза. — Да ладно тебе, — ответил Винс, — мне всё равно ничего не шло. — И он солгал лишь отчасти. Они оба привыкли засыпать на диване, слишком усталые и подавленные, чтобы стелить постель, чистить зубы и всё прочее. Однажды, после того, как Говард в третий раз сдал кровь ради денег, взбудораженный, словно стая корги, Винс ворвался в комнату. — Говард! Говард! Я нашёл нам работу! В музыке! И Говард так обрадовался, что забыл о правиле "руками не трогать" и сгрёб Винса в объятия. Энтузиазм не угас и после уточнения, что работа будет не столько в музыке, сколько с музыкой. Какой-то старик держал музыкальный киоск, и ему нужны были продавцы туда — кто-нибудь, кто не боялся бы выглядеть глупо и кто мог иметь дело с непрекращающимся потоком хипстеров, не превратившись в маньяка-убийцу. — Это прямо про нас, — торжествовал Говард. Постепенно напряжение спадало. Говард обнаружил, что его больше не тянет немедленно упасть в объятия Морфея, едва он переступает порог — у него оставались силы поболтать с Винсом, съесть ужин, даже немного посмотреть телек. Винс на самом деле был не таким уж идиотом. Говард не понимал, почему он мог считать так раньше, или как мог принять себя за гения. Гении в его возрасте не снимают жильё вскладчину со школьными друзьями. Они к этому времени уже богаты. Винс нахмурился, услышав это однажды за завтраком. — Да? А куча гениев, закончив школу, всю жизнь проводят в трущобах. И что такого в том, чтоб жить с другом? Я думал, жить с тем, кто тебе нравится — это одна из главных целей в жизни, или что-то такое. И Говарду не хватило духа сказать ему, что обычно жизнь с кем-то, кого знаешь со школьной скамьи, означает, что вы вместе. Он всё ещё не забыл ту куколку из Кемдена, что, сморщив нос, смерила его взглядом и рассмеялась. Прошло несколько недель жизни в благородной бедности, недель добродушных споров о том, чья очередь принимать душ и кто платит за газ, прежде чем Говард осознал, что больше не скучает по магии. Не считая первого удара тем утром, они по сути просто медленно, но верно возвращались к нормальной жизни. Цвета поблекли, чувства тоже. Но в то же время они учились заново ценить то, что есть. Найденная в диване пятифунтовая банкнота могла принести Говарду куда больше радости, чем сочинение симфонии, которую никто никогда не услышит. Самое странное — его это больше не волновало. Когда он осторожно поднял эту тему за завтраком, он опасался возможной реакции Винса. Винс, как ему казалось, пострадал куда сильнее. Он был популярен, красив, любим всеми, ничего при этом не делая. Но сейчас Винс, задумавшись, прищурил один глаз и, тщательно прожевав кусочек тоста, запил его целым стаканом молока. — Ну да, ладно, я скучаю по всему этому, врать не буду, но... быть взрослым вроде как весело. Разве нет? И Говарду пришлось широко улыбнуться в ответ. Ладно, решил он. Будем веселиться. И они веселились. Неважно, насколько тупыми порой были покупатели, требующие мини-диски или ещё какую-нибудь фигню вроде этой — им с Винсом было весело. Неважно, если иногда отключали отопление — они могли вместе закутаться в одеяло. И неважно, если они всё время задевали друг друга локтями или временами ели из одной тарелки, или что Говарду отчего-то нравилось видеть, как Винс засыпает под «Улицу Сезам»... О. После (мучительной) беседы на эту тему, вопрос был улажен под стёганым одеялом. И жизнь, как говорится, продолжалась. Как-то раз, спустя год после проблем с оплатой счетов, одного покрывала на двоих и завтраков второпях, Говард отложил скребок для посуды и бросил взгляд в окно. Да так и уставился в него. Магия вернулась. Говард замер, боясь сказать хоть что-нибудь, боясь спугнуть магию — на этот раз навсегда. Он осторожно откашлялся. — Винс... Винс? — Да, Говард? — Винс подошёл к нему сзади, обняв за плечи и привычно прижавшись губами к коже за ухом. Это отвлекло Говарда лишь на секунду. — Ты видишь?.. — он взмахнул рукой в сторону окна, боясь произнести это вслух. Винс прищурился, ожидая увидеть какую-нибудь птицу или упавший НЛО. Наконец до него дошло. — А, — произнёс он. — Да, так уже давно. Говард раздражённо пожевал усы. — И когда ты собирался сообщить мне? Как давно всё... вернулось? — После того, как... — Винс покраснел и опустил взгляд, пытаясь замаскировать смешок под кашель, — ну... ты знаешь. — Ну, — сказал он, — это... — он издал звук, который мог бы исходить от страдающей артритом лошади, и на сей раз Винс не смог скрыть смех, тут же в качестве извинения поцеловав Говарда в уголок рта. И потом? Что ж... После этого Винс отправился на диван, а Говард закончил мыть посуду. Затем он закрыл окно. Магия никуда не исчезнет к тому времени, когда он снова посмотрит в него. И снова. И снова.
Мне так радостно от этих работ, словно бы снова дух Тех Самых Майти Буш вернулся
Комментарии закрываю по той причине, что если вам понравилось — то лучше сказать об этом авторицам, фотографиням и мастерицам под выкладкой, а не тут, где авторицы, фотографини и мастерицы могут и не прочесть отзыв на свои прекрасные работы)
Если вдруг что нехорошо и тэдэ, пишите, не стесняйтесь — сразу уберу этот пост.
Название: Единственная сказка Автор: Tagarela Бета: если кто побетит, буду благодарна Размер: Драббл, 828 слов Пейринг/Персонажи: Хитчер, Винс, Говард, спойлербелый полярный мишка (да-да, тот самый, который из серии «Тундра»)белый полярный мишка (да-да, тот самый, который из серии «Тундра») Категория: джен Жанр: повседневность, флафф юст, ангст, бзсхднст Рейтинг: G Примечание: написано на флэшмоб чудесной Audispen«Десять пингвинят однострочников» Предупреждение: Боюсь, не удалось мне написать ЭТУ задумку так, как я хотела... Кажется, ООС Размещение: кому оно надо...
— И охота тебе слушать опять одну и ту же историю? Ведь я знаю много сказок, парень! Других сказок! Но нет — не таких, какие кропала, одну за другой, эта жеманная мещанка Беатрис! И не таких, какими пудрил мозги лондонским соплякам этот дохляк Джеймс... Кстати, ты бы ему понравился, точно говорю! Ты ведёшь себя точь-в-точь как главный герой его книжонок... Как там бишь его, забыл? А, срать. — Питер Пэн, сэр, — угодливо вставил ему под руку Говард. Он как испугался с того самого момента, когда кошмарный гость перешагнул порог их лавки, так и не пришёл ещё в себя — и поэтому старался то и дело поддакивать Хитчеру к месту и не к месту. Говард, видимо, надеялся, что это сможет сохранить ему жизнь и просто не понимал — чем больше он вворачивает свои замечания, скорее неуместные, чем нужные — тем сильнее только настраивает Хитчера против себя. Вот и сейчас — Хитчер, казалось, только-только заметил второго продавца в магазине и удивлённо обернулся к нему, недобро сощурившись: — Чё? — Э-э-э, я лишь... — забавно заблеял Говард, — ...я лишь хотел сказать вам, сэр, что я, как великий знаток отечественной литературы, позволил себе э-э-э... вмешаться в ваш рассказ... и напомнить вам, сэр, что главного героя сказок Джеймса Барри, о котором вы... — Да я же сказал, — хрипло продолжал Хитчер, как будто даже и не перебивая его, а просто неторопливым скрипучим голосом продолжая свой монолог, словно и не было ремарки Говарда, словно она — что-то вроде назойливого жужжания осенней мухи, забытой между стёклами... — Я же сказал, срать я хотел, как его звали. Это всё ерунда. И даже побасенки этого, как там его, Диккенса — тоже хрень полная. Я мог бы рассказать тебе настоящие сказки Лондона, того самого Лондона, который уже никогда не вернётся: сказки хлябей и туманов, сказки фабрик и дыма, сказки улиц и кабаков... Например, хотя бы мою сказку про угрей... — Нет, Хитчер, — блестяще улыбнулся Винс, мило помотав головой. Он, в отличие от Говарда, был абсолютно спокоен и наслаждался ситуацией, — Лучше повтори ещё раз ту же самую сказку, которую ты сейчас рассказывал. Винс знал, что перед его улыбкой никто не устоит, и что Хитчер, поворчав и поругавшись, всё же выполнит просьбу. — Ну хорошо, слушай, парень... Жил-был в холодной арктической тундре белый медведь... Уши у него были маленькие, и пристроены они были на его твёрдой башке так, что в них не задувал ледяной ветер, а нос у него был чёрный-чёрный — единственная чёрная точка на его белой шкуре — и, когда этот мишка собирался охотиться на тюленей, то закрывал свой нос лапой, чтобы совсем слиться с белым снегом вокруг. Был он самым-пресамым сильным во всей тундре, никто не мог ему противостоять, никто не мог с ним сравниться... Гордо вышагивал он по белым ледяным равнинам, и никто не был ему нужен, и все, кому не посчастливилось встретиться на его пути, трепетали перед ним... А уж если встанет он на задние лапы, выпрямится, ух! Сам будет как айсберг, которых, скажу я тебе, было там видимо-невидимо. Но однажды повстречал этот медведь...
В сонном сыром полумраке Набутика хриплый голос Хитчера раздавался всё глуше и глуше и глуше. Он звучал, казалось, издалека — будто бы из-под толщи воды...
В окно с самого утра, а, может, даже ещё с ночи, стучал дождь — очень унылый, должно быть, день для продавцов маленького магазинчика. Это если лукавить: смотреть на всё с точки зрения торговли и прибыли. А если быть честным и смотреть на всё глазами Винса, день просто замечательный... Он бездельничает, к ним заглянул Хитчер, чтобы переждать дождь, и не сидит молча, а рассказывает в который раз одну и ту же, самую любимую его, Винса, сказку про белого арктического мишку. Капли дождя всё стучат и стучат в стекло, но
ведь он никогда не слышал стука дождя.
Зато слышит в этот самый миг, как стучат смёрзшиеся снежинки о ледяную, вылизанную ветрами арктическую пустыню: мерно и ровно, дробно, тихо и неумолчно. Если напрячь воображение, то вполне можно представить себе и ту лавочку и тот дождь в том далёком городе под названием Лондон в самом лучшем районе который называется Кемден где он никогда не был и никогда не побывает. В городе, о котором ему рассказывал солнечный мальчик. Да, он помнит все его рассказы. До единого. А что не успел рассказать его яркий гость — то можно вообразить, думая о нём, потому что в арктической тундре время течёт медленно. Дни все одинаковые, как снежинки вокруг. Об их непохожести пусть талдычат учёные и поэты, а когда их вокруг тебя так много, то они — просто снежинки. Уникального и было-то за всю жизнь белого медведя, что один яркий день со смехом и танцами и одно объятие солнечного мальчика. Потом мальчик ушёл. И больше никогда о нём не вспомнит. Медведь знает это твёрдо. Ни разу за всю его удивительную солнечную жизнь в огромном мире, где снега намного меньше, где каждый день не похож на другой, где всё особенное и яркое.
А он туда не попадёт никогда. Зато теперь всю свою долгую жизнь будет, тоскуя, воображать, как
стучат капли дождя в стекло Набутика, а солнечный мальчик раз за разом просит Хитчера рассказать сказку про отважного, гордого, могучего белого медведя. Только про него одного — других сказок слушать не желает.