О моя чудесная, моя изумительная катастрофа...(с)// Это мой первый визит в Галактику Ужаса. И пусть он останется приятным(с)// Хорёк-параноик в фиолетовом плаще(почти(с))
Название: Когда кончился мир
Автор: Culumacilinte
Оригинал: When the World Ended, разрешение получено
Персонажи: Говард/Винс, Джулиан/Ноэль
Жанр: сюр
Рейтинг: PG-13
Количество слов в оригинале: 1869
Cаммари: Иногда Винс видит сны.
Предупреждение:обезьяны украли моё лицонемного насилия.
От переводчика: было переведено в подарок для Elvira-aja
читать дальше Иногда Винсу снятся сны — странные, очень странные сны, из-за которых он просыпается и думает о разных вещах, непривычно наморщив лоб. Это не те сны, что ему обычно видятся — сны о планетах, сделанных из малинового щербета, где живут крохотные полёвки в кожаных штанишках, которые танцуют вокруг него, а он потом поднимается в небо, чтобы не спеша поболтать со звёздами. Такие сны он видит чаще всего — приятные, расчерченные яркими красками сны о деревьях с фиолетовой корой и бархатными листьями; и они укутывают его своими ветками и болтают о том, какой же идиот этот Луна. Говард говорит, что сны Винса похожи на кислотные трипы, когда он рассказывает ему о них, но Винс лишь пожимает плечами — Говард никогда не принимал кислоту, так откуда ему знать?
Те сны, которые снятся Винсу лишь иногда — это и не кошмары, что тоже порой посещают его, кошмары о старом короле обезьян, что преследовал Винса, желая заполучить его лицо, обезьяньем народце с их ужасающе тонкими лапами, которыми они крепко держат Винса, пока король усаживается ему на грудь и достаёт нож, и его крохотные пальцы ног сжимаются от нетерпения, царапая кожу Винса острыми коготками.
Они украли его лицо однажды, эти обезьяны, возможно, в этом мире, возможно, в другом, но где-то там точно бродит такой Винс Нуар — потерявшийся и потерявший своё лицо, с жутким сырым пятном вместо него, обнажённым мясом, которое обрамляют некогда идеально уложенные волосы. Где-то там есть Винс Нуар, который помнит ужасную боль, с которой кончик ножа неспешно проникал под его кожу — под его носом, под его глазами — осторожно, очень осторожно, чтобы не задеть эти нежные глаза сияюще-синего цвета — разрывая нервы и сухожилия, словно недоваренные спагетти или резинки для волос. Он чувствовал, как его собственная кровь стекает по шее, горячая и горькая, и он думал, что должен бы ощутить запах озона, но у него больше нет ноздрей. Он пытался закричать, пытался изо всех сил; но вот новое движение ножа — и у него больше не было рта, чтобы кричать, и глаз, чтобы плакать, так что он свернулся клубком на земле, покрытой перегноем и листьями папоротника — он чувствовал их у своего уже не-лица — и задрожал, прижимая колени к груди, пытаясь убедить самого себя в том, что остальные его части, по крайней мере, были на месте.
Но это был другой Винс. Не этот Винс, чьё прекрасное лицо и чарующая улыбка были никем не тронуты. Он думает об этом иногда — о том, есть ли другие миры, другие версии его самого. Это было бы совсем в духе "Доктора Кто". Винсу нравится "Доктор Кто", и он смутно припоминает тот эпизод: каждый раз, когда делаешь какое-то решение, появляется иной мир, где ты решил по-другому, и всё изменилось, потому что ты выбрал иной путь. Он думает, что Доктор мог бы сказать про Винса Нуара. Наверное, назвал бы его глупой обезьяной и отослал прочь.
По крайней мере, Экклстон бы мог так сделать; но Винсу всегда больше нравился Десятый, и он любил воображать, как Теннант появился бы вдруг в их хижине в зоопарке и забрал бы Винса с собой в ТАРДИС как спутника. Во всяком случае, из него вышел бы куда лучший спутник, чем та вертихвостка Билли Пайпер; по крайней мере, он хотя бы знает, как правильно накладывать макияж, и публика была бы спасена от её фотографий крупным планом с практически погребёнными под слоями туши ресницами. Винс буквально слышал, как рыдают эти бедняжки — мы не можем дышать! Спаси нас, милый Винс, умоляем тебя! Мы умираем!
Во время своего годового перерыва он занимался и этим. То есть, не то чтобы он летал на ТАРДИС вместе с Дэвидом Теннантом, хотя это было круто — но он получил степень по парикмахерскому искусству. И искусству макияжа. И просто искусству. Учителя были шокированы тем, как быстро Винс освоил все предметы — но он сразу понял, что ему просто-напросто не нужны положенные три года. У него всё было в крови. Так что он получил все три степени за одни выходные. Эти вещи давались ему от природы.
Задолго до того, как мир узнал, кто такой Винс, пара мальчишек постарше как-то пристали к нему из-за того, что он красился. Не так уж обильно, просто чуть-чуть блёсток на щеках, совсем немного туши для ресниц и подведённые королевским оттенком синего глаза — но они всё равно зажали его в угол и стали оскорблять. "Гомик", "пидор", "тупой педик, думает, он, блять, особенный". Винсу было только десять, но он уже был самоуверен настолько, что лишь презрительно фыркнул, несмотря на то, что они были куда выше, а под тканью форменных пиджаков ясно вырисовывались напряжённые мускулы.
— Я — Принц модников! — заявил он, положив ладони на свой блестящий пояс — который, разумеется, не был частью школьной формы. — Я знаю магию. Вы не сможете причинить мне боль.
Он не помнит, что ответили эти мальчишки, но помнит, что у одного из них были ужасные волосы рыжего цвета и подобие чёлки, которое было ему совсем не к лицу. Винс как раз задумался об этом, поэтому прослушал, что его говорили. Но он всё равно ответил.
— Да! И если вы меня тронете, я нашлю на вас моего друга Джахули!
— "Джахули"? — и с каким жутким акцентом он произнёс его имя! — Откуда ты выполз, из книжки про джунгли? Это что, твой воображаемый дружок?
— Нет! Он леопард, и он сожрёт вас, если я скажу ему!
— Да-да, как скажешь, куколка.
И они повалили Винса на спину и принялись пинать его, и ему пришлось свернуться клубком, чтобы они не задели ничего жизненно важного...
(обезьяны украли моё лицо, и я лежал на земле, свернувшись клубком, пока они танцевали вокруг, с моим прекрасным, прекрасным лицом)
...он не заплакал. Это испортило бы его макияж, и, кроме того, он ведь дитя солнечного света! Он не плакал. Но когда он добрался до своей комнаты, он включил Roxy Music — альбом "Avalon" — и лёг на кровать, уставился в потолок и стал вспоминать то время, когда он жил в лесу с Брайаном и ему не надо было ходить в школу. Он был совсем один.
Винсу не очень хорошо удаётся это — быть одному.
Хотя он был один тогда, в тот раз, когда закончился мир. Деревья и люди и здания вокруг него оплавились в краску, искажаясь и тая, словно восковые свечи, или ледяные скульптуры, оставленные на солнце. Всё вокруг рушилось под собственным весом, исчезало, растворялось, становилось частью огромного, неспешно текущего потока психоделичных цветов, что разливался всё шире и шире, пока в мире не осталось ничего, кроме липкой, пахучей краски, и Винса, который смотрел на это и ничего не понимал. Словно какой-то безумный вариант Апокалипсиса, как в разных фильмах, когда на Земле оставался один-единственный человек и ему приходилось сражаться с зомби и чудовищами, а потом он находил девушку-красавицу и они вместе возрождали мир. Но сейчас не было никаких зомби и никакой девушки, так что Винс взял кисть и начал рисовать.
Он рисовал мир так, как нужно; не таким, как раньше, до того, как всё растаяло, но каким мир всегда был в голове у Винса — с яркими красками, и округлыми линиями, и странными тёмными уголками в лесах и под скалами. Он рисовал людей — счастливых, умных и модных, и у всех были чудесные причёски и безупречно наложенный лёгкий макияж, но потом он решил, что не все могли бы выглядеть так потрясно всё время — это была лишь его работа.
Говарда он оставил напоследок и уделил ему много внимания, вспоминая всё, что ему нравилось в Говарде, и всё, от чего Винс закатывал глаза и замечал, что Говард выглядит как какой-нибудь абсолютно лишённый чувства моды учитель труда. Он нарисовал его таким, каким он был, когда впервые привёл Винса в зоопарк, его растрёпанные кучерявые волосы, его маленькие смеющиеся глаза и ту лёгкую улыбку, с которой он порой смотрел на Винса, морщинки на его лбу, куртку смотрителя, которая была ему не совсем по фигуре. Когда он закончил, он быстро поцеловал нарисованного Говарда, и на его губах осталась краска. Говард, внезапно уже не нарисованный, покосился на него, и Винс почувствовал себя почти богом...
(Говард спрашивает его иногда, что он думает про бога и жизнь после смерти, и Винс лишь пожимает плечами и говорит "не знаю", и продолжает играть с волосами. Говарду не нравится такой ответ, и он не отстаёт от Винса:
— В твоей голове остались хоть какие-то мысли, Винс, или гель для волос окончательно убил твой мозг?
— Я думаю о разных вещах, — иногда отвечает Винс. — Я просто не вижу смысла печалиться о том, что будет после смерти. Это слишком депрессивные мысли для меня. Сейчас я ещё живой, так что я думаю о жизни.
Говард качает головой и вновь притворяется, будто читает Ницше)
...но опять же, может, это был всего лишь сон. Скорее всего, так и есть.
Иногда Винсу снятся сны — странные, очень странные сны, из-за которых он просыпается и думает о разных вещах, непривычно наморщив лоб. Это не его обычные сны; в этих снах он стоит на сцене перед тысячами кричащих фанатов, и его сердце бешено колотится — всё от адреналина и нервов, и усталости, и возбуждения, и дикого счастья, а рядом с ним на сцене Говард, улыбается ему, глядя на него тем ласковым взглядом, которым иногда одаривал Винса — вот только это не Говард. Это Джулиан, а он — Ноэль, хотя он понятия не имеет, кто такие Джулиан и Ноэль. И они выступают перед этой толпой, изображают путешествие в Арктику и встречи с пигмеями, и с гитаристами с афро, и с Олд Греггом, и Винс знает всё это, знает всё вплоть до самых мелочей, и почему все эти люди хотят это видеть?
Но он не против, потому что Ноэль счастлив, и Джулиан счастлив, и после выступлений они пьют холодное пиво за сценой, а кто-то, похожий на Набу, одобрительно похлопывает их по плечу, а Джулиан, смеясь, целует Ноэля, и его усы (то же самое недоразумение, что носит Говард Мун) щекочут ему губы, щёки и шею.
Но это всего лишь сон, потому что Винс всегда просыпается в конце — у себя на кровати, в квартире, которую они делят с Набу и Болло, и Говард посапывает у него на плече. Он смотрит на Говарда — на его сонное лицо, растрепанные волосы — и вспоминает, как целовались в его снах Джулиан и Ноэль. Иногда Винс, быстро поцеловав Говарда в лоб, лежит и наблюдает за тем, как он спит, гадая, что ему снится, и смогли ли Джулиан и Ноэль проникнуть и в его сны.
Но иногда он просто засыпает вновь и забывает обо всём до утра.
Автор: Culumacilinte
Оригинал: When the World Ended, разрешение получено
Персонажи: Говард/Винс, Джулиан/Ноэль
Жанр: сюр
Рейтинг: PG-13
Количество слов в оригинале: 1869
Cаммари: Иногда Винс видит сны.
Предупреждение:
От переводчика: было переведено в подарок для Elvira-aja
читать дальше Иногда Винсу снятся сны — странные, очень странные сны, из-за которых он просыпается и думает о разных вещах, непривычно наморщив лоб. Это не те сны, что ему обычно видятся — сны о планетах, сделанных из малинового щербета, где живут крохотные полёвки в кожаных штанишках, которые танцуют вокруг него, а он потом поднимается в небо, чтобы не спеша поболтать со звёздами. Такие сны он видит чаще всего — приятные, расчерченные яркими красками сны о деревьях с фиолетовой корой и бархатными листьями; и они укутывают его своими ветками и болтают о том, какой же идиот этот Луна. Говард говорит, что сны Винса похожи на кислотные трипы, когда он рассказывает ему о них, но Винс лишь пожимает плечами — Говард никогда не принимал кислоту, так откуда ему знать?
Те сны, которые снятся Винсу лишь иногда — это и не кошмары, что тоже порой посещают его, кошмары о старом короле обезьян, что преследовал Винса, желая заполучить его лицо, обезьяньем народце с их ужасающе тонкими лапами, которыми они крепко держат Винса, пока король усаживается ему на грудь и достаёт нож, и его крохотные пальцы ног сжимаются от нетерпения, царапая кожу Винса острыми коготками.
Они украли его лицо однажды, эти обезьяны, возможно, в этом мире, возможно, в другом, но где-то там точно бродит такой Винс Нуар — потерявшийся и потерявший своё лицо, с жутким сырым пятном вместо него, обнажённым мясом, которое обрамляют некогда идеально уложенные волосы. Где-то там есть Винс Нуар, который помнит ужасную боль, с которой кончик ножа неспешно проникал под его кожу — под его носом, под его глазами — осторожно, очень осторожно, чтобы не задеть эти нежные глаза сияюще-синего цвета — разрывая нервы и сухожилия, словно недоваренные спагетти или резинки для волос. Он чувствовал, как его собственная кровь стекает по шее, горячая и горькая, и он думал, что должен бы ощутить запах озона, но у него больше нет ноздрей. Он пытался закричать, пытался изо всех сил; но вот новое движение ножа — и у него больше не было рта, чтобы кричать, и глаз, чтобы плакать, так что он свернулся клубком на земле, покрытой перегноем и листьями папоротника — он чувствовал их у своего уже не-лица — и задрожал, прижимая колени к груди, пытаясь убедить самого себя в том, что остальные его части, по крайней мере, были на месте.
Но это был другой Винс. Не этот Винс, чьё прекрасное лицо и чарующая улыбка были никем не тронуты. Он думает об этом иногда — о том, есть ли другие миры, другие версии его самого. Это было бы совсем в духе "Доктора Кто". Винсу нравится "Доктор Кто", и он смутно припоминает тот эпизод: каждый раз, когда делаешь какое-то решение, появляется иной мир, где ты решил по-другому, и всё изменилось, потому что ты выбрал иной путь. Он думает, что Доктор мог бы сказать про Винса Нуара. Наверное, назвал бы его глупой обезьяной и отослал прочь.
По крайней мере, Экклстон бы мог так сделать; но Винсу всегда больше нравился Десятый, и он любил воображать, как Теннант появился бы вдруг в их хижине в зоопарке и забрал бы Винса с собой в ТАРДИС как спутника. Во всяком случае, из него вышел бы куда лучший спутник, чем та вертихвостка Билли Пайпер; по крайней мере, он хотя бы знает, как правильно накладывать макияж, и публика была бы спасена от её фотографий крупным планом с практически погребёнными под слоями туши ресницами. Винс буквально слышал, как рыдают эти бедняжки — мы не можем дышать! Спаси нас, милый Винс, умоляем тебя! Мы умираем!
Во время своего годового перерыва он занимался и этим. То есть, не то чтобы он летал на ТАРДИС вместе с Дэвидом Теннантом, хотя это было круто — но он получил степень по парикмахерскому искусству. И искусству макияжа. И просто искусству. Учителя были шокированы тем, как быстро Винс освоил все предметы — но он сразу понял, что ему просто-напросто не нужны положенные три года. У него всё было в крови. Так что он получил все три степени за одни выходные. Эти вещи давались ему от природы.
Задолго до того, как мир узнал, кто такой Винс, пара мальчишек постарше как-то пристали к нему из-за того, что он красился. Не так уж обильно, просто чуть-чуть блёсток на щеках, совсем немного туши для ресниц и подведённые королевским оттенком синего глаза — но они всё равно зажали его в угол и стали оскорблять. "Гомик", "пидор", "тупой педик, думает, он, блять, особенный". Винсу было только десять, но он уже был самоуверен настолько, что лишь презрительно фыркнул, несмотря на то, что они были куда выше, а под тканью форменных пиджаков ясно вырисовывались напряжённые мускулы.
— Я — Принц модников! — заявил он, положив ладони на свой блестящий пояс — который, разумеется, не был частью школьной формы. — Я знаю магию. Вы не сможете причинить мне боль.
Он не помнит, что ответили эти мальчишки, но помнит, что у одного из них были ужасные волосы рыжего цвета и подобие чёлки, которое было ему совсем не к лицу. Винс как раз задумался об этом, поэтому прослушал, что его говорили. Но он всё равно ответил.
— Да! И если вы меня тронете, я нашлю на вас моего друга Джахули!
— "Джахули"? — и с каким жутким акцентом он произнёс его имя! — Откуда ты выполз, из книжки про джунгли? Это что, твой воображаемый дружок?
— Нет! Он леопард, и он сожрёт вас, если я скажу ему!
— Да-да, как скажешь, куколка.
И они повалили Винса на спину и принялись пинать его, и ему пришлось свернуться клубком, чтобы они не задели ничего жизненно важного...
(обезьяны украли моё лицо, и я лежал на земле, свернувшись клубком, пока они танцевали вокруг, с моим прекрасным, прекрасным лицом)
...он не заплакал. Это испортило бы его макияж, и, кроме того, он ведь дитя солнечного света! Он не плакал. Но когда он добрался до своей комнаты, он включил Roxy Music — альбом "Avalon" — и лёг на кровать, уставился в потолок и стал вспоминать то время, когда он жил в лесу с Брайаном и ему не надо было ходить в школу. Он был совсем один.
Винсу не очень хорошо удаётся это — быть одному.
Хотя он был один тогда, в тот раз, когда закончился мир. Деревья и люди и здания вокруг него оплавились в краску, искажаясь и тая, словно восковые свечи, или ледяные скульптуры, оставленные на солнце. Всё вокруг рушилось под собственным весом, исчезало, растворялось, становилось частью огромного, неспешно текущего потока психоделичных цветов, что разливался всё шире и шире, пока в мире не осталось ничего, кроме липкой, пахучей краски, и Винса, который смотрел на это и ничего не понимал. Словно какой-то безумный вариант Апокалипсиса, как в разных фильмах, когда на Земле оставался один-единственный человек и ему приходилось сражаться с зомби и чудовищами, а потом он находил девушку-красавицу и они вместе возрождали мир. Но сейчас не было никаких зомби и никакой девушки, так что Винс взял кисть и начал рисовать.
Он рисовал мир так, как нужно; не таким, как раньше, до того, как всё растаяло, но каким мир всегда был в голове у Винса — с яркими красками, и округлыми линиями, и странными тёмными уголками в лесах и под скалами. Он рисовал людей — счастливых, умных и модных, и у всех были чудесные причёски и безупречно наложенный лёгкий макияж, но потом он решил, что не все могли бы выглядеть так потрясно всё время — это была лишь его работа.
Говарда он оставил напоследок и уделил ему много внимания, вспоминая всё, что ему нравилось в Говарде, и всё, от чего Винс закатывал глаза и замечал, что Говард выглядит как какой-нибудь абсолютно лишённый чувства моды учитель труда. Он нарисовал его таким, каким он был, когда впервые привёл Винса в зоопарк, его растрёпанные кучерявые волосы, его маленькие смеющиеся глаза и ту лёгкую улыбку, с которой он порой смотрел на Винса, морщинки на его лбу, куртку смотрителя, которая была ему не совсем по фигуре. Когда он закончил, он быстро поцеловал нарисованного Говарда, и на его губах осталась краска. Говард, внезапно уже не нарисованный, покосился на него, и Винс почувствовал себя почти богом...
(Говард спрашивает его иногда, что он думает про бога и жизнь после смерти, и Винс лишь пожимает плечами и говорит "не знаю", и продолжает играть с волосами. Говарду не нравится такой ответ, и он не отстаёт от Винса:
— В твоей голове остались хоть какие-то мысли, Винс, или гель для волос окончательно убил твой мозг?
— Я думаю о разных вещах, — иногда отвечает Винс. — Я просто не вижу смысла печалиться о том, что будет после смерти. Это слишком депрессивные мысли для меня. Сейчас я ещё живой, так что я думаю о жизни.
Говард качает головой и вновь притворяется, будто читает Ницше)
...но опять же, может, это был всего лишь сон. Скорее всего, так и есть.
Иногда Винсу снятся сны — странные, очень странные сны, из-за которых он просыпается и думает о разных вещах, непривычно наморщив лоб. Это не его обычные сны; в этих снах он стоит на сцене перед тысячами кричащих фанатов, и его сердце бешено колотится — всё от адреналина и нервов, и усталости, и возбуждения, и дикого счастья, а рядом с ним на сцене Говард, улыбается ему, глядя на него тем ласковым взглядом, которым иногда одаривал Винса — вот только это не Говард. Это Джулиан, а он — Ноэль, хотя он понятия не имеет, кто такие Джулиан и Ноэль. И они выступают перед этой толпой, изображают путешествие в Арктику и встречи с пигмеями, и с гитаристами с афро, и с Олд Греггом, и Винс знает всё это, знает всё вплоть до самых мелочей, и почему все эти люди хотят это видеть?
Но он не против, потому что Ноэль счастлив, и Джулиан счастлив, и после выступлений они пьют холодное пиво за сценой, а кто-то, похожий на Набу, одобрительно похлопывает их по плечу, а Джулиан, смеясь, целует Ноэля, и его усы (то же самое недоразумение, что носит Говард Мун) щекочут ему губы, щёки и шею.
Но это всего лишь сон, потому что Винс всегда просыпается в конце — у себя на кровати, в квартире, которую они делят с Набу и Болло, и Говард посапывает у него на плече. Он смотрит на Говарда — на его сонное лицо, растрепанные волосы — и вспоминает, как целовались в его снах Джулиан и Ноэль. Иногда Винс, быстро поцеловав Говарда в лоб, лежит и наблюдает за тем, как он спит, гадая, что ему снится, и смогли ли Джулиан и Ноэль проникнуть и в его сны.
Но иногда он просто засыпает вновь и забывает обо всём до утра.
@музыка: One Republic - Counting Stars
@темы: howard moon, howard/vince, vince noir, fanfic
-
-
08.05.2014 в 21:47Спасбо вам за перевод)
-
-
08.05.2014 в 22:53Можно еще раз тебя пообнимаю и поблагодарю? ))
-
-
09.05.2014 в 07:17Elvira-aja, читать дальше
-
-
09.05.2014 в 23:13-
-
10.05.2014 в 18:41