Название: Снежный янтарь
Пейринг: Ховард Мун/Винс Нуар
Рейтинг: PG
Жанр: ангст
Комментарий: время действия - первый сезон, навеяно серией про Тундру.
Дисклеймер: персонажи и актеры не мои (T_T)
Снежный янтарь
читать дальшеОно - плоть от плоти, кровь от крови севера. В том случае, если у льда есть кровь.
Лед плавится, наливаясь теплом, и, неизменное, точно муха, заключенная в янтарь, смотрит Оно на новый мир.
Никто не знает, как оно выглядит, и лишь легенды рассказывают о Нем. Одиноком, ненавидящим и непостижимом.
И лежит Оно в снегах, как в младенческой колыбели.
Стоит ему пошевельнуться, как снег падает с хребтов, оседая на белоснежной пустоши, и весь горизонт закрывает бесконечный буран.
Его называют Ньярдом, Вечным Морозом.
…А еще Его неплохо бы заполучить для зоопарка.
- У Фоссила очередная дурацкая идея, - Ховард пребывал в состоянии крайнего раздражения и медленно переставал выражаться интеллигентно.
- Что, черт возьми, на этот раз? – Винс ехидно заулыбался, предчувствуя, что новая выходка “короля зоопарка”, как всегда, превзойдет предыдущие, - Заставляет биться…ммм…с гориллой?
- Нет…
- С фламинго? – перебил Нуар.
- Да нет же, Винс!
- С жирафом?
- Винс, это и тебя касается. Слушайте же, в конце концов, сэр!
Винс оторвался от созерцания себя на дне стакана с водой, развел руками, изображая воплощенное внимание, смешанное со смирением и покорностью судьбе.
- Он сказал, что возникли некие проблемы с лемурами…
- С этими черно-белыми маленькими людьми – тут же передразнил Винс, - И что? Ради этого понадобилось от…
- И потому он хочет новое животное, самое удивительное, самое потрясающее, какое только сможем найти…
- Дикий Барго подойдет?
- Кто такой дикий Барго?
- Ты не знаешь? – Нуар был не на шутку удивлен, даже складки на переносице собрались от такого.
- Даже не представляю.
- Ну, он приходит… И заставляет людей делать всякие отвратительные вещи. Красть из супермаркетов, носить одежду, давно вышедшую из моды…
- Винс, Дикого Барго не существует.
- Да откуда тебе знать? Ты же весь такой правильный…, - Нуар поморщился, - Он просто ни разу не приходил к тебе.
- Что ты сейчас сказал?
- Он никогда не приходил к тебе, Ховард. Вот и все.
- Нет, ты сказал, что я правильный. И знаешь, что?
- Что? – Винс взмахнул руками.
- Скоро ты поймешь, как заблуждался, скоро ты…
- Так что там с Фоссилом?
- Он хочет, чтобы мы привезли в зоопарк Вечный Мороз.
Они стояли посреди огромного заснеженного пространства – двое, оказавшиеся здесь не по своей воле. Ховард путался в полах тяжелой шубы, неровно сшитой из грубого меха, пропахшего нафталином и прошлым веком. Винс же разглядывал молочно-белую массу под ногами, смутно догадываясь, что покататься на коньках не получится. А значит, блестящий спортивный костюм так и останется в чемодане.
Чтобы поместился и он, и коньки с разноцветными стразами, и меховая накидка, Винсу пришлось выложить часть запасов Ховарда – компас, часы, половину провизии, журнал с большой физиономией очередного джазмена на обложке, но он надеялся, что Мун не заметит.
В конце концов, времени на все это Ховарду не хватит точно – он и палатку-то два часа раскладывает.
- Эй, Ховард, тебе помочь?
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать, что тот ответит. Он вообще крайне предсказуем и не захочет, чтобы кто-то мешал ему быть настоящим мужчиной, борющимся с бушующей стихией.
Но в этот раз Винс прогадал – возможно, так на него действовало отсутствие любимого лака для волос, или ветер, из зависти трепавший шевелюру.
- Да, помоги. Ты бы мог сходить на разведку, пока я… - он враждебно посмотрел на вбитые в стылую землю колышки, но продолжать не стал. Все еще надеялся, что к приходу Винса палатка будет готова.
Какая разница, куда идти – во все стороны расползлось белое полотно, холст, к которому не притронулось ни одного художника по батику.
Винс отвернулся от оранжево-коричневой тряпки, не желавшей превращаться в палатку, и хозяину этого несостоявшегося дома. Пошел, неловко преодолевая снежные заносы.
У тундры нет ничего кроме снежинок, пайетками сыплющихся с небес. Даже луна не видна за темным шлейфом бархатных облаков, а ночи гораздо длиннее дней. И можно представить, что мир ограничивается этой безграничной пустошью, белым безмолвием (Ховард обязательно процитировал бы Джека Лондона, но в модных журналах Винса о таком не писали). Возможно, проявляй тундра хоть какие-то признаки жизни, Винс пожалел бы ее.
Компасы остаются на полу, а часы разбиваются вдребезги.
И ожившая вечность застывает на волосах, холодя лоб.
Винсу уже не казалось забавным, что можно идти куда хочется и совсем не думать о зануде-Ховарде или о том, что не удалось взять любимый фен.
Кто думает об этом в тундре?
Время паниковать настало, когда он обнаружил, что все же думает о фене, а сделанный им круг не привел к начальной точке,
Каблуки по-прежнему утопали в снегу, но искать собственные следы было бесполезно. Все равно, что кидать кусочки хлебного мякиша на дорогу, вспомнив о старой сказке.
И тогда настала пора думать о Ховарде – каким бы идиотским ни был его план, он ведь поможет, правда?
Правда?
Кажется, что облегающая куртка становится второй кожей, примерзает так, что каждое движение дается с трудом. И видится, как тонкий слой эпидермиса отходит, приклеившись к холодному материалу одежды. Словно между телом и курткой нет прослойки из теплого вязаного свитера.
Винс помотал головой – иногда страшные видения закрадываются даже в самые беззаботные головы. Но о том, что Ховард прав, думать было еще более невыносимо. Он говорил, что белый снег сводит с ума.
- Подобно отсутствию нужного размера в магазине? – спросил тогда Винс.
- Может и так, сэр.
Что было дальше, Винсу вспоминать не захотелось – ничего интересного, он всего-то заблудился и вспоминает о том, что говорил Ховард! Ни-че-го!
Небо здесь ослепло и насмешливо таращилось пустотой. А где-то совсем недалеко разгорался костерок, который развел сумевший одолеть стихию Мун.
Лотерея такова: выбрать нужную сторону и идти, пока не увидишь пляшущие тени на снегу, блики света и массивную фигуру в вышедшей из моды шубе.
Идти наудачу.
Но каблуки вновь проваливались в снег, точно равнина хотела проглотить Винса живьем, заткнув за воротник белоснежную салфетку.
Рука, легшая на плечо Винса, показалась кувалдой. Она словно тянула к земле, к раззявленной пасти равнины, ощетинившейся ледовыми зубами.
- Черт, Ховард! Можешь не подкрадываться? – Винс огрызнулся, попытавшись сбросить руку товарища. Впрочем, обнаружить белого медведя, было бы не легче.
- А что я должен был делать? Пошли.
Винсу приспичило было доказывать, что он совсем не потерялся, но Ховард почти потащил его за собой. Ладонь у него теплая, твердая, а кожа чуть шершавая и, колкая, будто бы на нее снежинки нападали, да так и застыли.
А потом в голове пронеслось вечное “не трогай меня” и то, как Ховард отдергивал руку, стоило ему, Винсу, пусть и случайно коснуться ее.
Буран бросался в глаза, облизывая лицо, словно силясь не допустить путешественников дальше. И за снежной пеленой, разбуженной ветром, Винс не видел ни костра, ни палатки, ни даже Ховарда. Лишь очертания неуклюжей фигуры, укутанной мехом.
Целая гора меха.
- Эй, ты уверен, что мы не потерялись?
- Уверен, - словно надломилась где-то в океане огромная ледовая глыба.
Ховард сжал его руку, до боли, до хруста костяшек, и тогда Винс впервые испугался.
Колени задрожали, и он, подобно тряпичной кукле повис в захвате того, кто тащил его дальше и дальше от палатки.
Это не Ховард.
У Ховарда ладони мягкие, а руки не слишком-то сильны; Винс помнил еще со школы – Ховард никогда не мог отбиться, если к нему приставали, хоть и выглядел лет на десять старше своего возраста.
А еще, чтобы ни случилось, сколько бы метеоритов ни упало на землю, сколько бы айсбергов не потопило корабли, и сколько бы джазменов ни дали концерт в Лондоне, Ховард никогда не возьмет ладонь Винса.
Это НЕ Ховард.
Холодные иголочки пробежали по позвонкам, кольнули несколько раз - испугом и учащенным сердцебиением.
- Отпусти меня! – он изо всей силы рванулся, точно пойманная в капкан птичка. Доверчивая, яркая и слишком легкомысленная.
Но тот, что не был Ховардом, продолжал тащить его, все дальше и дальше (о, теперь Винс знал это!) от настоящего Ховарда.
Каблуки проваливаются, скользят по насту, а то и вовсе проделывают ровные дороги на белом полотне – Винса тащат за волосы, а тот только и может, что звать на помощь и неумело отбиваться.
Винсу почти удалось сбежать, когда снежный похититель запутался в шубе, чуть ослабив хватку. Но тот оправился слишком быстро. Оправился и показал Винсу свое настоящее лицо.
Не было больше ни усов, ни мышиных глаз, ничем не примечательного носа Ховарда – лишь черный вязкий овал лица, кое-где бугрящийся и шипящий.
И руки, из теплых ставшие ледяными и липкими.
Винс попытался сопротивляться, но этого не потребовалось – через несколько секунд вязкая жижа заполонила его рот и легкие. И еще через мгновение в мире не стало ничего кроме нее.
С Ховардом все намного проще – он не услышит хруста за спиной и даже не успеет попросить о том, чтобы его не трогали.
Он не смог разжечь огонь, потому что вместо принадлежностей для этого увидел в рюкзаке мусс для роста волос и пеночку. И потому сидел в темноте, с которой упрямо, но почти безуспешно боролся свет дешевого фонарика. Ночь спустилась черной птицей – невесомо и неслышно хлопнула крылом, а Ховард и не заметил. Просто сидел в палатке, думая, не пора ли искать Винса.
Аргументов, что Нуар уже большой мальчик, хватило ровно на три секунды. Ховард вспомнил, что Винс одет в блестящий костюм и короткую меховую накидку, которую называет шубой. И то, что тот наверняка будет больше заботиться о сохранности прически, чем о верном направлении. И о том, что компас остался лежать на полу.
И когда Ховард рассуждал, съест ли Винса белый медведь, или солнечный мальчик просто умрет от холода, на его плече опустилась рука.
Так снимают дешевые фильмы ужасов, где бюджета с трудом хватает на кофе для сценаристов и складное режиссерское кресло. В темноте, где зрителю видны только неясные силуэты, монстр оказывается сзади, а когтистая лапа опускается герою на плечо.
И нет нужды маскироваться – Ховард подпустил бы к себе и полярного медведя..
Мун лишь успел подумать – вот и Винс пришел, а следом темнота разбилась на множество сияющих искр, брызнувших из глаз.
Миллиметры нахождения за границей жизни и смерти наполнены предчувствиями, мыслями, которым не суждено возникнуть, взглядами вдаль и воспоминаниями о прошедшем. Так принято считать, но Винсу виделся лишь белый лист с порванным уголком, расчерченный неровной клеткой.
И это ужасно расстроило его – он помнил, что даже хотел заплакать.
В особенности из-за того, что одет был в школьную форму, покрытую такими же крупными клетками, как и бумага.
Совсем маленький, он сидел за партой, глядя на тетрадный лист, а предметы вокруг приобретали очертания. Последним объемным очутился Ховард – тихий сутулый мальчишка, примостившийся на скамейке рядом.
Тогда – уже вместе. Рисуют на клетчатых полях пароходы и лимузины, людей и инопланетян. Рассказывают друг другу истории.
И вновь Винсу хочется заплакать – его резиновый монстр, его Чарли не только не напугал, но и рассмешил приятеля.
Так разматывается клубок цветастых нитей – выпрыгивают сцена за сценой, нить за нитью воспоминания, в которых Ховард неизменно серьезен. А Винс болтает ногами и улыбается во все зубы.
А еще они держатся за руки; что может быть логичнее рукопожатия двух друзей?
И вновь акварельные, размытые Британскими дождями, мазки на холсте. Радужные капли, которые позже превратятся в блестки на костюме Винса. Отражения, которые станут холодными зеркалами позже, когда Ховард впервые скажет “Не трогай меня”.
Он всегда сомневается. Не важно в чем – он бы и не жил вовсе, если бы сомнения не окутывали его липкой паутиной. Чтобы ни говорил – актер ли он, писатель ли, а всегда будет сомневаться. Какой день сегодня, какую рубашку одеть и нормально ли ходить за руку с лучшим другом, когда тебе уже больше семи.
Вместо темноты – блеск. Это же Винс, с ним нельзя по-другому, с ним и темнота будет казаться сверкающей, а звезды с неба обернутся бижутерией.
А еще с Винсом не может случиться ничего плохого – если взять его за руку, можно избежать забвения, смерти, а еще – темноты. Самого главного страха детства.
Но все это там в другой жизни, в снегу, а здесь будут только брызги разноцветной акварели…
Они очнулись в ледяной пещере. В закрытой на замок шкатулке с полупрозрачными стенами и хрустящим настом под ногами.
Тишина баюкала, тишина нежничала, уговаривая: “Спите, вам все равно не выбраться.” Никто не выбирался – не повезет и вам, спите. И они, подобно проснувшимся в неурочный зимний час мухам, пытались пошевелиться.
Первым очнулся Винс, прижатый носом к самой стенке, дышавшей холодом и стужей. Глянул на Ховарда облегченно, счастливо почти - хоть и с дурацкими планами, а тот неизменно приходил на помощь. И спасал. И грел.
Пользуясь размерами ледовой тюрьмы, можно было прижаться к горячему боку, отогреться в теплом меху, пропахшем нафталином и Ховардом. Иногда Винс думал, что именно так Ховард и пахнет – не зря же он носит старомодные вещи и слушает джаз. Нафталин въелся в него, но сейчас это не было важным.
Винс думал о теплом мехе и ничуть о том, как они будут выбираться.
Ховард открыл глаза, дернулся и впечатал Винса лбом в стенку.
- Эй – тот недовольно потер ушибленное место.
- Где мы, Винс? Ты что-нибудь помнишь? – Ховард пытался оценить положение, рассматривая товарища чересчур пристально, - Как мы здесь оказались?
- Я шел, потом оглянулся, а там ты. А потом злобное чудовище схватило меня и… Важнее, как мы будем выбираться отсюда, вообще-то!
- Ховард Мун не пропадет в таких ситуациях. Смотри и учись.
Пространства пещеры хватало лишь для того, чтобы встать на корточки, и Ховард запутался в шубе, пытаясь проделать это.
Следующие полчаса они провели, простукивая стены и моля о помощи, периодически отвлекаясь на угрозы утащившему их монстру. Угрожать ему надумал Ховард, но должного действия это не только не возымело, но и обратный эффект вызвало - стены стали крошиться, а воздуха становилось ощутимо меньше.
И тогда стены треснули – разлетелись осколками, точно стеклянную клетку сбросили с огромной высоты. На момент показалось – они летят, они заполнены черным светом, наполнены чьим-то запахом. В уши, глаза, ноздри забивалась вязкая жижа, крошащая стены, сминающая пласты слежавшегося снега.
Секунда на то, чтобы прийти в себя. Еще пара, чтобы понять - пространство свернулось в середине пещеры, проломив ее потолок и, перетекая по воздуху, формирует неясные изрезанные очертания.
И говорит.
Оно просто открывал рот, если можно назвать ртом, провал из которого вырывается буран и сыплется снежная крошка.
Но в его свисте, в его плавных, как качание маятника, движениях звучала акварель. Ее капли звучали колокольчиками, подкрашивая воспоминания.
“Все приходят сюда за мной, но никто не возвращается. Все находят меня, и никто уже не потеряет. Никто не знает о моем воплощении, потому что я – одновременно неизменность и переменчивость.
Вы нашли то. Что хотели. Нашли это во мне. Но мне не нужно ничто – потому я никогда не отпущу вас.
Никогда не покину”.
Снежная лавина падала с его губ, и он полностью исчез за снежной пустотой.
Белый хорош для начинаний и особенно – для конца.
Оказывается, улыбку так легко потерять – лицо Винса приобрело беззащитное выражение.
- Что происходит, Ховард? Что происходит? – слова вырывались изо рта с паром, еле слышные и неразборчивые.
Ховард и сам не понимал – он всего лишь услышал Винса, которым обратилось создание. Всего лишь обернулся на знакомый голос. Всего лишь… В его распоряжении остались лишь оправдания, но даже с их помощью он не в силах был объяснить, что случилось.
И теперь обязанностью Ховарда было придумать план, спасти, забрать Винса из ледяной могилы.
Иногда от принципов нужно отказываться – он взял руку Винса, чтобы проверить, не слишком ли слабый у него пульс, но, проверив, не убрал. И чувствовал в своей ладони маленькую горячую руку.
Они лежали взявшийся за руки, вдыхая последний воздух и расставаясь с теплом. Винс почти затих, и Ховард позволил себе думать, что Мороз явился Винсу в его, Ховарда Муна, обличии.
Под снегом теплее, чем снаружи, но, замурованным, им уже не удавалось этого почувствовать.
Им казалось, что снаружи слышны шаги - танцующие медведи или обросшие шерстью люди, или ледовые монстры. Им казалось, что за соседней звездой, той, что спряталась в бархатных облаках и вельветовой ночи, вот-вот покажется ковер, несущий Набу и Болло. Но небо, показавшееся в последний раз, чтобы затем укрыться под ватным одеялом слежавшегося снега, было темным. Ни света, ни сияния, ни блеска, ни ровного мерцания почти потушенных огарков звезд. Вечная ночь в месте, которого нет на карте.
Они уже были здесь – ждали своей участи, когда осмелились тронуть алмаз, ночевали на заснеженном поле, похожем на футбольное, но все это было…не по-настоящему. Не так, как теперь. Сверху валил снег, и пещера медленно успокаивалась, замедляя свое дыхание, сворачивалась, впадая в анабиоз, и только сыпался откуда-то бесконечный снежный поток. Блестящие, хрупкие хлопья.
Кукурузные.
Кукурузные хлопья падают в молоко. И когда промокнут, напитаются белым колким морозом, станут единой клейкой массой. Единым, неделимым целом.
“Мы как кукуруза. – Подумал Винс, попытавшись усмехнуться. Не получилось. И он лишь добавил про себя – надо передать это Ховарду.”
Он не любит кукурузу, и теперь будет за что.
Винс уткнулся носом в шубу Ховарда, ожидая услышать “не прикасайся ко мне”, но тот то ли экономил силы, то ли отключился, избрав лучший из способов борьбы с окружающим. Один его глаз был чуть приоткрыт, почти невидим за слоем инея, похожего на преждевременную седину.
Винс хорошо ладил и с животными, и с людьми, но так и не смог найти подхода к нему. Ховард был и остался учителем, существующим, чтобы ученик сделал все наперекор. Это больше, чем друг, пожалуй.
Они лежали так близко, что, казалось, вот-вот превратятся в одно – рыжевато-бурый, ржавый мех и серебристая кожа с искусственным подобием лисы на воротнике. Два тела, разнящиеся по габаритам и внешности, две зеркальные противоположности.
Но только в зеркале можно увидеть самого себя.
Чудилось, они вмерзли друг в друга, и на ладони Ховарда отпечатались крупные пуговицы с манжетов Винса. И скоро, совсем скоро, когда над горизонтом покажется солнце, так долго прятавшееся за снежными позвонками тундры, они станут одним целым. Мушки, запертые внутри белоснежного янтаря.
Янтарь теплый, словно впитал в себя медовые лучи утреннего солнца и запах смолы с больших, шумящих листвой деревьев.
А их янтарь будет совсем прозрачным – ни пятнышка, ни трещинки, и только стылый воздух внутри. Когда их найдет кто-нибудь – ледышку будет уже не поднять, но, скорее всего их просто засыплет снегом, занесет песчинками из расколовшихся часов.
Время в тундре останавливается.
И точно также останавливаются жизни.
Если лежать очень долго – грудь переполнит удушающее, обманчивое тепло. Слово загорится где-то рядом огонь, рыжевато-охристые брызги-искорки будут падать на кожу. Заползать в самое нутро, обжигая, точно дорогой коньяк.
Если лежать очень долго, можно услышать, как бьется чужое сердце.
Это похоже на так и неспетый кримп. На несказанные слова, утонувшие в оправданиях.
- Я задержался потому, что из крана внезапно полился лимонад, ну и ты сам понимаешь…
- Из зеркала вышли двое пришельцев, это случилось вечером, и всю ночь мне пришлось возить их по городу… Конечно, я проспал!
- Я опоздал потому, что…
Каждый раз, опаздывая на работу и наспех накидывая зеленую форменную куртку, он придумывает оправдания.
Теперь нам некуда спешить, Винс.
Теперь, застывшие в янтаре, мы будем вместе.